Как-то судья назначил штрафной прямо из центрального круга. Когда Ларин стал издалека разбегаться, Бесков спросил у второго вратаря: «Неужели этот будет отсюда по воротам бить?» Но Владимир пробил — и забил. И Бесков поздравлял его после матча не без добродушия. Или вот Юрий Кузнецов, великолепный форвард московского «Динамо» конца пятидесятых, чью короткую славу лишь краткостью выступления из-за травм только и можно объяснить, работавший с Бесковым вторым тренером, вспомнил, что удивился, глядя на Калашникова, игравшего в начале восьмидесятых в «Спартаке», а сейчас в «Локомотиве»,— неужели этот игрок может чем-то импонировать Константину Ивановичу? «Нет, конечно,— согласился с ним Бесков,— но ведь забивает, ты смотри, в каждой игре, куда денешься?»
После случившегося в Ташкенте команду и тренера мог ожидать, как всем нам тогда казалось, непременный спад.
Результат, точно такой же, как три сезона назад, rife означал, пожалуй, столь впечатляющего продвижения вперед, хотя вроде бы что же изменилось? Но уж таков футбол — такова психология спорта.
Будь «Динамо» на месте ЦСКА, догоняющего, возрождающегося,— совсем другое дело. Тогда и минимальный проигрыш, и «серебро», как залог дальнейшего, стоили бы
дороже. Но динамовцы были фаворитами — и вот надежд не оправдали. Поэтому и спад в следующем розыгрыше казался бы закономерным.
Спад и был, но, пожалуй, относительный — не идущий, конечно, ни в какое сравнение с катастрофой, случившейся с чемпионами, чуть не оказавшимися в первой лиге и еле зацепившимися за двенадцатое место.
«Динамо» традиционно попало в «пятерку» и в том же сезоне заложило основу для успеха, который опять же воспринят был с неудовлетворением, ш общем, поскольку мог бц стать наибольшим из всех достигнутых до тех пор отечественным клубным футболом. Впрочем, успех и был наибольшим. Но поражение в финале Кубка кубков — все равно поражение. В горячке огорчения только так тогда и казалось.
